Журналистика: кому это нужно?

СМИ имеют ту свободу и выполняют те функции, какие общество готово им предоставить. Изучение теории и практики журнализма в Казахстане приводит к достаточно грустному выводу – наше общество не готово к свободе слова.

Теоретический вопрос

Это может звучать необычно, но казахстанский журфак – один из старейших на территории бывшего Союза. И если в Московском университете на филологическом факультете отделение журналистики было открыто в 1947 году, то в Алма-Ате это произошло шестью годами раньше – в 1941-м на базе Казахского коммунистического института журналистики было создано отделение журналистики филологического факультета. С этой даты можно начинать отсчет журналистского образования.

Точку в этой истории можно было бы поставить уже в 1991 году, с развалом СССР. Это связано с тем, что с этого времени факультет потерял свое смысловое содержание. Чтобы пояснить этот тезис необходимо ответить на вопрос, чем отличается высшее образование от ПТУ. Главное отличие заключается в том, что в ПТУ учащимся преподается ремесло, тогда как в университете помимо специальности студент должен сформировать мировоззрение. Этому вначале способствуют общие дисциплины, такие как курс по философии, политологии, социологии, экономике и т. д. И чем старше студент, тем больше спецкурсов появляется в его расписании. И нередко эти спецкурсы читаются учеными-теоретиками, которые занимаются так называемой фундаментальной наукой, практической пользы от которой может даже и не быть. Но именно в рамках университетского образования такие спецкурсы дают возможность научного анализа, чтобы через него у студента сформировалось системное видение предмета, с которым он связал свое образование и профессию. Другими словами, физики видят мир сквозь призму законов природы, филологи – через язык, для историков их настоящее крепко сцепляется с дискурсом прошлого. А через призму чего смотрели выпускники советского журфака? Ну или, по крайней мере, через призму чего они должны были смотреть, окончив курс?

Здесь произошла интересная история. Отечественный факультет журналистики, как и другие отделения по всему Союзу, создавался с одной целью – вырастить профессиональных пропагандистов коммунистических идей. Собственно, идеология и была тем углом, под которым молодой специалист должен был смотреть на мир, на свою профессию и на ее предназначение. Однако с распадом Союза коммунистическая идеология оказалась неактуальной и в образовательной программе всего гуманитарного цикла началась тотальная ревизия. Идеология была вымыта и из журналистского образования, которое таким образом потеряло основную ось. Что потеряли студенты? То, что делает университетское образование таковым – возможность сформировать системное мировоззрение.

Но тогда остается второй компонент – ремесленнический. Однако и тут все плохо. Журналисты-практики почти не преподают в вузах из-за низкой оплаты труда, а также высокого уровня бюрократии. Можно сравнить уровень заработной платы – поскольку журналист не имеет ученой степени, он может рассчитывать на оклад примерно в 100 тыс. тенге, причем работать нужно будет на полную ставку и тратить на занятия большое количество времени. В редакции же делового издания корреспондент получает около тысячи долл. При этом график достаточно свободный, если это, конечно, не газеты «Вечерний Алматы» или «Курсив», где, как нам рассказали, очень строго с опозданиями.

В этой ситуации в университетах работают в основном филологи, которые имеют непосредственное отношение к языку и тексту, но не с того ракурса, какой нужен будущему журналисту. Бывший главный редактор портала Today.kz Ольга Малышева рассказала, что студенты, которые приходили на практику показывали очень плохие навыки по сбору и обработке информации.

В итоге получается, что студенты журфака на выходе не имеют ни системных знаний, которые помогли бы сформировать мировоззрение, ни ремесленнических навыков, чтобы работать в СМИ.

Автор этой статьи пять лет преподавал журналистику в одном небольшом частном вузе и последние три года своей работы настойчиво обращался к первокурсникам: «Отчисляйтесь». Отчислиться с журфака и поступить на любую другую специальность – вот самое лучшее, что может сделать будущий журналист. Знания в экономике, истории и в любой другой области станут гораздо большим подспорьем, нежели знание истории газеты «Казах» или умение отличить памфлет от фельетона.

Известный российский журналист Леонид Бершидский в своей новой книге «Ремесло» пишет: «В журналистику мало кто из настоящих звезд попадает «стандартным» путем – через журфак. У великого Эда Мерроу (см. фильм Good Night and Good Luck) не было журналистского диплома: в колледже он специализировался на ораторском искусстве – да, такая специальность была в те блаженные времена. У легендарной Анны Винтур (см. фильм The Devil Wears Prada), хоть она и дочь главного редактора ежедневки, вообще никакого диплома нет: работать она начинала в бутиках, а в Vogue попала редакционной ассистенткой». В постсоветской Москве лучшие главные редакторы тоже никогда формально журналистике не учились. Татьяна Лысова, главред «Ведомостей», – программист. Елизавета Осетинская, главред «Форбса», – экономист. Андрей Васильев, с чьим именем связаны лучшие годы «Коммерсанта», учился в институте химического машиностроения, но диплома счастливо избежал. Основатель русского Cosmo Елена Мясникова – филолог-германист, специалист по голландскому языку. Владислав Бородулин, создатель Газеты.ру, – авиационный инженер. Бершидский, конечно, при этом упоминает Леонида Парфенова, Эвелину Хромченко и Евгению Альбац, которые являются выпускниками журфака, однако, по мнению Бершидского, это случилось не благодаря, а вопреки наличию диплома.

Очевидный кризис в журналистском образовании подсказывает, что специальность нужно либо закрывать, либо что-то с ней делать. Несколько лет назад президент Академии журналистики Казахстана Сагымбай Козыбаев заявлял, что специальность нужно закрыть по всей стране. Кроме КазНУ, в котором  г-н Козыбаев работает, поскольку только этот вуз способен дать настоящее образование. Согласиться с этим нельзя – ни один вуз Казахстана не может выпустить готового специалиста, как это делают крупные западные вузы. Однако есть вузы, где ситуация получше, а есть и такие, в которых все очень плохо. Здесь следует рассказать о некоторых особенностях организации высшего образования.

Нужно сказать, что каждый вуз был бы счастлив открыть у себя специальность «Журналистика», поскольку это дает возможности для некоторых махинаций. Известно, что на ЕНТ выпускники школ сдают профильный предмет, который определяет направление образования. Но при этом есть ряд профессий, которые требуют творческого подхода – архитектура, искусство и журналистика. При поступлении четвертым экзаменом на ЕНТ здесь выступает творческое задание. В случае с журналистикой это сочинение на заданную тему. Нам рассказали, что ребята, которые не набрали проходной балл по четвертому предмету, могут подать документы на творческую специальность – в этом случае их отметка по профилю обнуляется и в зачет идет оценка, которую поставят преподаватели вуза. Нужно ли говорить, что в этом случае оценка за сочинение будет именно такой, чтобы у абитуриента появился проходной балл, и он мог быть зачислен на платное отделение? Более того, нам известны случаи, когда двоечников в некоторых вузах по документам проводили на журналистику, а на деле они слушали лекции по юриспруденции, экономике и другим специальностям, куда они все равно бы перевелись после окончания первого семестра. Таким образом, для многих журналистика становится задним ходом, через который можно зачислиться в вуз. Студентам хорошо, так как они получат диплом. Хорошо и вузам, которые пополняют бюджет тем, что могли бы недополучить.

Есть два выхода из ситуации. Первый – закрыть все факультеты и оставить только частные компании типа Medianet, которые за пару месяцев обучают азам журналистики – как нужно строить статью, новость, как писать, собирать информацию.

Второй вариант сложнее, поскольку требует системного преобразования высшего журналистского образования. Необходимы фундаментальные исследования по природе текста вообще и медийного текста в частности. Скажем, есть дисциплина «медиаэкология», которая изучает информацию как окружающую среду – ее влияние на человека, на общество. Это своеобразная философия информации, к которой применим тезис французского постструктуралиста Жака Дерриды «Весь мир есть текст, и нет мира вне текста». Необходимо формирование научной отечественной школы по изучению информационного общества, влиянию коммуникационных технологий на общество, политику и экономику, философии информации, герменевтики и т. д. Конечно, трудно представить себе научную дисциплину «Журналистика», поскольку это все-таки скорее ремесло, чем теоретическое знание, однако такой подход позволил бы оставаться специальности в цикле других университетских дисциплин легитимно. Легитимным бы стало получение магистерской и даже докторской степени в области журнализма.

Еще эффективнее было бы пойти по намеченному пути Василием Гатовым, медиаисследователем, бывшем вице-президентом российской Гильдии издателей. В одном из своих эссе он фактически отказывал журналистике в научности, называя ее ремеслом, в рамках которого единственный способ обучения – это работа по принципу «делай раз, делай два – делай как я». Разбивая обучение на несколько стадий, на первую он вводит настоящую работу в бизнес-единице, такой как газета, сайт, ивент-агентство или телерадиокомплекс. То есть первокурсники работают в реальных условиях над настоящими профессиональными задачами, получают минимальную оплату. В качестве руководства можно было бы привлечь профессионалов-практиков, которые получали бы приличный оклад с одним условием – создать настоящие «боевые» условия для студентов. Такие, чтобы часть тех, кто не предназначен для журналистики, отсеялись бы. Эта модель применяется на практике в School of Journalism Университета Миссури (Коламбия). При школе (и университете) существует целый медиахолдинг, включающий в себя газету Columbian Missourian, журналы, телеканал KOMU TV8, радиостанцию KBIA, рекламные агентства (обычное и digital), агентство стратегических коммуникаций. Студенты школы журналистики работают в этих редакциях и компаниях с первого курса. Надо сказать, что Университет Миссури – градообразующее предприятие города Коламбия, и издания, и станции Школы журналистики являются главными в городе, что дает студентам ощущение причастности к полноценному большом делу, а не «выполнению упражнения».

И лишь после этого практического обучения, которое заняло бы год-два, студенты начинали бы слушать курсы по специальности – по теории и практике журналистики. Причем формирующие сознание предметы (философию, литературу, историю познания теорию коммуникаций) надо преподавать не в рамках историзма (то есть от источника к результату, в случае с теорией коммуникаций, скажем – от бл. Августина к Маршаллу Маклюэну), а наоборот. Василий Гатов уверен, что современная реальность для современных поколений намного важнее исторического экскурса; текущий культурный, коммуникационный и литературный контекст важнее, чем причины и произведения, которые реально лежат в основе. Интересно, что для журналистов Гатов предлагает сделать обязательным три жесткие математические дисциплины: основы математического анализа, который должен показать место математики в современной жизни и образе мышления. Вторая – изучение базовых инструментов статистики. Третья же – вводный курс структурной лингвистики.

Очевидно, что при нынешнем кризисе гуманитарного образования никаких преобразований не произойдет. Поэтому факультеты журналистики действительно легче закрыть. Потому как туманные перспективы академического образования усугубляются тем, что совершенно непонятно, кем можно работать после. Кем и ради чего?

Практический ответ

С казахстанской практической журналистикой все неоднозначно. Можно показать ряд внешних и внутренних факторов, которые ограничивают ее развитие. Например, не секрет, что существует политика учредителя. Ольга Малышева считает, что в аморфности медийного пространства виноваты те правила игры, по которым играют отечественные СМИ: «Есть список запрещенных тем, и каждое СМИ знает, о чем нельзя писать. И если материал появился на сайте, то уже через 15 минут может позвонить собственник и потребовать убрать его. И поскольку все учредители, условно говоря, сидят через стенку друг от друга, все информационные порталы выглядят одинаково. Возможно, есть небольшое различие в трактовке». При этом существующие материалы выглядят достаточно пресно – позитивная повестка дня о работе государственных органов обеспечивается финансовыми (госзаказ) и нефинансовыми способами, а доброжелательное отношение к крупным компаниям покупается рекламой. В этом, кстати, отличие казахстанских СМИ от российских. Главный редактор российской газеты «Ведомости» Татьяна Лысова писала, что редакция придерживается правила – даже если компания размещает рекламу, но о ней есть что написать, – это будет написано. Может быть, роль здесь играет иностранное участие в газете Financial Times и The Wall Street Journal, на которых не так просто оказать давление. Так или иначе, в Казахстане примеров такой редакционной политики нет. В последнем виноваты сами редакторы, которые, боясь потерять контракт, отказываются писать о компании-рекламодателе что-то критическое. Причем чего боятся непонятно, поскольку медийный рынок настолько маленький, что у рекламодателей по большому счету нет большого выбора. Поэтому здесь СМИ сами ограничивают свою свободу слова.

Что до свободы слова в более широком смысле, то это не менее интересный вопрос. Есть мнение, что нынешняя журналистика является профанацией профессии, так как в стране нет никаких политических процессов, нет настоящей борьбы партий, а параллельно и борьбы бизнесов. Поэтому при существующей вертикали власти СМИ очень ограничены в своих возможностях. Это точка зрения, наверное, большинства либерально настроенных граждан, для которых СМИ – это фундамент развития демократического общества. Можно и нужно согласиться с прозвучавшими мнениями, но при этом следует сделать несколько дополнительных акцентов.

Для начала следует отметить, что свобода слова и мера ее полноты – вещь относительная. Скажем, в России при всем разгуле пропагандистской машины и несмотря на существующую там вертикаль власти до сих пор есть нейтральные или даже оппозиционные издания: «Ведомости», до украинских событий это была Lenta.ru (теперь его бывший коллектив делает проект Meduza, который успел оскандалиться в Казахстане), телеканал «Дождь», радиостанция «Эхо Москвы», «Новая газета». И любопытно, что для казахстанского читателя материалы российских журналистов становятся отдушиной. Можно проследить, как пристально читающие казахстанцы следят за российской прессой, выискивая там параллели с отечественной реальностью, примеряя на себя выводы, которые делают российские журналисты и эксперты о российских же реалиях. Так чужое эхо становится собственным – и хорошо это для государства, бизнеса и казахстанского общества  или нет, неизвестно.

Однако при этом следует заметить, что существующие правила игры позволяют делать крупные и интересные вещи. Речь идет о глубокой журналистской аналитике – вот тут-то и есть наиболее слабое место казахстанских СМИ. У нас достаточно новостников, приличное количество публицистов, но вот журналистов, которые бы разбирались в предмете, о котором они говорят или пишут, у нас фактически нет. Для примера можно привести телепередачи канала РБК, где журналисты разговаривают с экономистами на одном с ними языке, как если бы они сами были аналитиками финансовых организаций. И это проблема не в ограничении свободы слова, а в некомпетентности журналистов, у которых есть огромное поле аналитической журналистики, но вот пахать на нем некому. У отечественных журналистов часто две фундаментальные проблемы – неумение ставить проблему, а также интерпретировать информацию. В итоге – упрощение смыслов и форм.

Тут, кстати, можно провести простой тест, который покажет – журналистики нет, потому что нет свободы слова или потому что нет нужной компетентности? Этот тест – состояние международной журналистики – анализ международных отношений – совершенно не запретная область. Однако у нас нет журналистов-международников, что и является ответом на поставленный вопрос.

Возможно, что этого не происходит, поскольку в казахстанском медийном пространстве слабо выражен еще один сектор – это эксперты. Внимательный читатель видит, что из издания в издание кочуют одни и те же фамилии. Часто журналистам просто не к кому обращаться, но имеющиеся говорящие головы не могут быть экспертами по всем вопросам. И это беда не СМИ как таковых, а общества, поскольку это индикатор очень слабой интеллектуальной составляющей. Если обратиться вновь за примером к российской действительности, то можно видеть, как в ответ на падение рубля в СМИ появились десятки экспертов из самых разных профильных исследовательских структур, которые дают комментарии исходя из своего опыта и знаний. Можно ли это видеть у нас? Нет, и это вина уже не журналистов, это системная проблема общества.

Важным видится и еще один тезис. Когда заходит речь о свободе слова и о силе журналистики, то в нашем сознании почему-то появляется идея, что настоящая публицистика – это когда обнародуется что-то острое. Но это не высокий уровень, а таблоиды, которых, кстати сказать, в Казахстане тоже нет.

В итоге низкий профессиональный уровень превращают журналистику из важного социального института в машину по созданию текстов и картинок, внутрь которых можно было бы поместить рекламу. Такая пресса и телевидение не могут влиять на политические, экономические и даже социальные процессы. Их функции фактически сводятся к двум задачам. Первая – фиксировать то, что происходит. Этим занимаются информационные агентства и новостные сайты. А вторая задача – создать некий контент, чтобы «нагнать» аудиторию, которая посмотрит рекламу.

В итоге, казахстанскую журналистскую теорию и практику объединяет одно – они есть как институт. Другой вопрос, что за этими институтами кроме формы нет серьезного содержания. И если с теорией все более-менее понятно, то с практикой не все так просто. Слишком много вопросов – при либеральном подходе неэффективно реализуемая свобода слова плохо влияет на экономику и политику. С другой стороны, сейчас трудно представить какую-то другую модель казахстанской журналистики – ее нынешнее положение ведь тоже продиктовано объективным положением вещей. Острая реакция населения на скандальные публикации, которые вызывают неудовольствие, каждый раз показывает – общество не готово к свободе слова и не понимает его ценности. Безусловно, с течением времени это изменится, однако как долго будет длиться этот процесс?